Это представление о целостности обряда
осложняется в ситуации с конфессионально
смешанным населением. Для Русского Севера
характерно проживание старообрядцев в
нестарообрядческих сёлах. Согласно замечанию
С.Е. Никитиной, занимающейся изучением
конфессиональных групп, – “все проявления
самосознания становятся особенно обострёнными в
ситуации “своё-чужое”[128]. Различия в обряде
осознаются обеими группами, а старообрядцами
постулируются. В качестве примера такого
отношения к своему обряду старообрядцев приведу
цитату из причитания староверки над
покойником-старообрядцем:
Больше всех ты оставил нам заботушку,
Что ты умер не по нашему,
Не по нашему, а по мирскому;
Что ты сделал – исповедался,
Велел схоронить себя попу с дьяконом,
Чего с роду у нас в роду не было[129].
Особую позицию в обряде занимает священник. С
одной стороны он воспринимается как одно из
главных действующих лиц в совершении всех
обрядов, о которых речь шла в этой главе. Как
правило, на мнение священника ссылаются, как на
авторитетное. В таких случаях обычно прибавляют:
“и священник тоже…”, либо его мнением
подтверждают какие-то собственные изречения,
которые порой совсем не соответствуют церковным
установлениям. В народном сознании, помимо
знания обряда, священник наделён ещё знанием
иного порядка: действия священника при
совершении обрядов порой трактуются как
магические. К нему обращаются в случаях с
“ходячими” покойниками, и он помогает: “Вот
долго мы с этой штукой бились. Вот долго ходила
к нам. Пока мамка не съездила к попу. Он там
чего-то сделал, почитал. С той поры больше не
манило”[130]. Интересно здесь использование
глагола “сделать”, обычно он употребляется,
когда речь идёт о колдовстве (“сделать на
кого-то”, значит, навести порчу). В народном
сознании право священника прощать на исповеди
грехи воспринимается наряду с представлением о
физической передаче грехов. Священник, согласно
такой логике, на исповеди “берёт” грехи себе.
Особенно данное представление проявляется в
случаях облегчения агонии колдуна: “Ну там еси
никто ни возьмёт, в церковь снеси туда, в
церковь снеси колдовство туды, там книжка ли што
ли, там сниси и там батюшке, тогда ты умрёшь.
<Батюшке надо что рассказать?> Наверно, надо
што-то рассказать, штобы чиловек не может
умереть. Он там, наверно, чево-то сделает,
батюшка-то”[131](зап. от Аксёновой Р.Ф. 1932
г.р.). В этом примере изложено представление об
исповеди, как она осознаётся в традиционной
культуре.