Среди изобразительно выразительных и образных средств русского языка эпитет занимает далеко не по-следнее место. По употребительности данный троп является одним из лидеров, наряду с метафорой и метони-мией. Вместе с тем внимание, которое уделяется эпитету в научной литературе, как лингвистической, так и ли-тературоведческой, кажется нам недостаточным. Описание данного языкового феномена ограничивается его определением и иллюстрациями употребления либо постоянного эпитета, либо окказиональных определений [Ахманова 1969, Жирмунский 1992, Квятковский 1966, Томашевский 1996].
На наш взгляд, выявление сущности эпитета, механизмов его порождения и функционирования, способов его бытования в художественном тексте возможно в полном объеме с опорой на рассмотрение его жизни в идиолекте того или иного писателя или поэта. Такого рода исследование заставляет говорить о том, что такое эпитет в сравнении с другими изобразительно выразительными и художественными средствами, с одной сто-роны; что есть эпитет в сравнении с логическим, обыкновенным определением, с другой стороны; каковы принципы порождения эпитета; являются ли они универсальными для эпитета или специфичны для идиолекта конкретного писателя; выдерживается ли типология эпитетов, принятая в поэтике, при рассмотрении данного феномена в творчестве конкретного писателя; существуют ли особые способы построения эпитетов, особые типы эпитетов; как на примере отдельного художественного средства, можно говорить о моделировании и по-нимании мира художником слова.
Предметом нашего рассмотрения является переносный эпитет в творчестве М. И. Цветаевой, имеющий когнитивную природу образования. Универсальная логика структурирования и образования языковых единиц по принципу «часть целое» (фрейм) является магистральным способом порождения эпитета в художественных текстах М. И. Цветаевой, а регулярность сочетаемости номинаций человека и частей его тела с прилагательны-ми, относящимися к свойствам тела человека, заставляет выделить данный механизм образования эпитетов в качестве центрального. Данный факт объясняется наибольшей, по сравнению с другими ментальными моделя-ми, продуктивностью и употребительностью субсферы «человек». В работах И. И. Бабенко анализ ядерной зо-ны словаря М. Цветаевой показал, что самым многочисленным ассоциативно смысловым полем является «че-ловек как живое существо» [Бабенко 2001а, 2001б], что оправдывает повышенное внимание к антропоцентри-ческой лексике поэта.
В статье остановимся на когнитивной логике образования переносных эпитетов в рамках одного из кон-цептов ассоциативного поля «человек как живое существо» – «рот/уста».
Концепт рот очень разнообразен по сферам представляемой человеческой деятельности: с ним связаны в языковой картине мира речь (речевая деятельность), чувственность, прием пищи, пение.
Рот:
– речь, пение:
Только и памятлив, что на песни // Рот твой улыбчивый [1:277] (в скобках указан номер тома полно-го собрания сочинений поэта и номер страницы);
И целует, целует мой рот поющий [1:326]; Рот твой, гадавший многим [2:239]; Эту живую рану // Бешеным ртом зажать …[1:542]; …рот живет…, выбрасывающий рулады – «р» [4:473]; Безмолвный рот его… [1:184].
– чувства субъекта или его состояние, память:
Ртам и розам – разве помнил счет и грустный рот? [1:330]; Этот рот до поцелуя // твоего был юн [2:174]; Опаленные и палящие роковые рты, – // О, я с вами легко боролась! [1: 235]; Рот улыбался легко и нагло [1:456]; Только и памятлив, что на песни // Рот твой улыбчивый [1:277]; О, ей знаком бессильно нежный рот [1:78].
Обратим внимание на метонимическую логику осмысления данного концепта: зачастую можно конста-тировать замену слова рот на лексему человек: рот нагло улыбается = человек нагло себя ведет, наглый. Иными словами, представления о человеке, его состоянии, поведении, свойствах в речи воплощаются как состояния, «поведение», свойства рта (человек был юн до поцелуя 6 …рот до поцелуя… был юн). Данный факт говорит о фреймовом типе переноса эпитета с части человека (рот) на его состояние (целое).
Концепт «рот» включает в себя, помимо основного имени концепта, и такие номинации, как «уста, гу-бы».
Та гора хотела губ девственных [3:24]; Печально дрожали капризные губки [1:55]; Встречались ли в поцелуе // их жалобные уста [1:358]; Без конца к утомленным губам возвращалась улыбка [1:132]; …Не наду-ет гордых губ [1:117]; Не губы, жмущиеся жадно // К руке чужой… (о прибое) [2:117]; Печальные губы мы помним… [1:101]; И над лепетом уст виновных… [2:169]; К его задумчивым губам // Они прильнули обе, обе [1:58]; …углы // губ изогнутых и длинных грустны [1:263]; Не спасает ни …ни надменнейший вырез губ [1:258]; Извилина неярких губ // Капризна и слаба [2: 71].
Интересны два контекста, которые доказывают нестандартность употребления эпитетов в лирике М. Цветаевой, что, как мы убедились, вполне вписывается в логику когнитивную.
Рот… памятливый на песни [1: 277].
Общеязыковая тенденция к передаче с помощью данного концепта различного рода информации усили-вается, осуществляется более последовательно.
Неожиданное определение памятливый в рамках данной тенденции становится для поэта закономер-ным результатом осмысления рта как универсального органа, способного на самые различные действия. Та-кая логика распространяется и на другие органы человеческого тела. Заметим, что подобный эпитет рас-сматривался нами применительно к концепту глаза (памятливый взгляд). Данный факт подтверждает еди-ную когнитивную логику образования переносных эпитетов на всех участках поля «человек» в творчестве М. Цветаевой.
